П е т у х о в. Что ты, Архипыч, нешто можно возвращаться без графита.
Ж б а н о в. А если его, скажем, нет на Урале.
П е т у х о в. Ну, что ты! Раз Павел Петрович говорит, значит, есть. Давай перекусим лучше. Двигайся сюда, к огоньку, тут способнее. (Греет руки.) Угощайся шаньгой.
Ж б а н о в. Живешь, ить, перебиваясь из кулька в рогожку. Ни во что ставят простых людей. Они там бесятся от жира, в свое удовольствие гоняют на казенных лошадях, а ты такие тяжести на себе носишь. И Павел Петрович тоже, все горы готов разобрать нашими руками.
П е т у х о в. Напраслину о человеке говоришь, Архипыч. Разве не видишь, что Павел Петрович сам в немилости у них. Его благодарить надо, что вырвал нас от Шмауса. И опять же науке обещает нас обучить. Не вдруг то.
Вбегает Яков Карась, мокрый, в шапке держит гальку.
П е т у х о в (отскочил). Свят! Свят! С нами крестная сила! (Ухватил палку, Карась отскочил.) Убью! На месте убью, сатана окаянная!
К а р а с ь. Я по воле барина нырял-то.
Ж б а н о в. А ты кто?
К а р а с ь. Яков Карась я. Ох, холодно!
Ж б а н о в. Подходи, грейся. А в шапке что?
К а р а с ь. Камень черный. Для барина.
Ж б а н о в. Как же ты достал?
К а р а с ь. С берега, нырком, до дна.
Ж б а н о в. Вода-то ледяная. Гляди, Мироныч, какой гальки набрал.
К а р а с ь. Для барина старался. Понравился он мне, барин ваш.
П е т у х о в. Правильно, Яков, угадал. Хороший барин у нас. Ты голодный, чай? (Дает шаньгу.)
Входят Аносов и Швецов.
А н о с о в. Какой молодец, вернулся!
К а р а с ь. Вот, барин, камешек тот черный, со дна достал.
А н о с о в (оживленно). А ну, а ну, давай его сюда! (Рассматривает камень.) Графит! Право слово, графит. Ну, обрадовал ты меня, Карась. Спасибо тебе, братец! От меня спасибо и от металлургии русской спасибо!
К а р а с ь. Не стоит, барин. Ну, а коли для дела камешки эти, для людей русских, так что ж, я рад, барин. И я ведь русский.
З а н а в е с.
АКТ ВТОРОЙ
Картина третьяГостиная Калмыкова. Женя играет на фортепиано грустную мелодию. Входит Челноков.
Ч е л н о к о в. Евгения Николаевна, смилуйтесь, тоску навеяли.. Письма даже дочитать не смог от Павла Петровича.
Ж е н я. Простите, Михаил Никитич, взгрустнулось мне немного. Любопытно, что ж Павел Петрович пишет? Нашел ли графит? Вторую неделю ведь живет в лесу.
Ч е л н о к о в. О графите пока ни слова, но найдет его. Верю.
Ж е н я. Ему и в лесу, наверно, весело, а я дома — умираю с тоски.
Ч е л н о к о в. Позвольте, мне кажется, у вас нет оснований к печали: Ганс Францевич вчера сделал вам предложение. Это так?
Ж е н я (грустно). Так.
Ч е л н о к о в. Значит, радоваться нужно.
Ж е н я. Ах, Михаил Никитич, какая же в том радость?! Радуется тетя, что выгодно сбывает меня с рук. А для меня это большое горе. (Роняет на руки голову.)
Ч е л н о к о в. Ничего не понимаю. Вчера вы были так любезны с Гансом Францевичем, с увлечением танцевали с ним. Я считал, что вы в согласии.
Ж е н я. Тетю сердить не хочется, Михаил Никитич. От попреков тошно…
Ч е л н о к о в. Но как же можно так… Евгения Николаевна, разрешите мне принять участие в вашей судьбе.
Ж е н я. Нет, нет! Что вы, Михаил Никитич! Вы знаете, что тетя к вам не благоволит, хуже еще будет.
Ч е л н о к о в. Как же, как же… Великолепно понимаю, что в ее понятии я мятежник, бунтарь и едва ли не разбойник с большой дороги. Так ведь?
Ж е н я. Угадали. Вы, Михаил Никитич, какой-то особенный человек, высланы от семьи, в немилости у государя и не огорчаетесь. А я боюсь возразить даже тете.
Ч е л н о к о в. Напрасно. А я могу вам в этом помочь.
Ж е н я. Вы лучше помогите мне в другом.
Ч е л н о к о в. В чем же?
Ж е н я. Не отправляйте Павла Петровича на Артинский завод. Пусть он живет в Златоусте.
Ч е л н о к о в. А кто его туда отправляет?
Ж е н я. Главный начальник горных заводов Уральского хребта. Вчера дядя такое письмо получил.
Ч е л н о к о в. Чорт знает, что, безумие какое-то! Не спросив меня…
Ж е н я. Я подозреваю, что это сделано по просьбе тети. Она в большой дружбе с вашим начальником.
Ч е л н о к о в. Вот даже как!
Ж е н я. Но дело будет хуже, если Павел Петрович вернется без графита. Ганс Францевич убедил дядю, что графита на Урале нет. Они вместе писали письмо господину министру.
Ч е л н о к о в. Ганс Францевич знает Урал от фабрики до своего коттеджа на Большой Немецкой и не более. Прошу прощения, у меня дела… (Выходит.)
Ж е н я. Поделилась с человеком и легче стало на душе. (Играет).
Входит Шмаус.
Ш м а у с Привет, Евгения Николаевна!
Ж е н я. Здравствуйте, Ганс Францевич.
Ш м а у с (присаживается около фортепиано). Я очень люблю музыку.
Ж е н я. Но я плохо играю.
Ш м а у с. О нет! Вы играете и танцуете великолепно. Я умею ценить людей. Я готов доверить вам свое сердце. (Вынимает коробочку с ожерельем.) Примите в честь нашей дружбы.
Ж е н я. Не могу, Ганс Францевич, это такой дорогой подарок.
Ш м а у с. О, о! Вы решили меня обидеть.
Ж е н я. Не будем говорить об этом, Ганс Францевич. Разрешите, я вам что-нибудь сыграю. (С азартом играет).
Шмаус сидит, задумавшись. Из своей комнаты выходит Челноков.
Ч е л н о к о в. Здравствуйте, Ганс Францевич.
Ш м а у с. Привет, Михаил Никитович.
Ч и ж о в (входит). Вам, Михаил Никитич, два письма: одно — из столицы, другое — из Сибири.
Ч е л н о к о в. Благодарю. (Берет письма, уходит.)
Ч и ж о в. А сейчас (показывает пакет под сургучом) порадуем Ивана Ивановича столичным письмецом. (Подмигивает Шмаусу и уходит в кабинет Калмыкова.)
Женя продолжает играть. Шмаус поднялся, поцеловал руку у Жени и тоже уходит в кабинет Калмыкова. Со второго этажа спускается Елизавета Федоровна.
Е л и з а в е т а Ф е д о р о в н а. Удивляюсь. Одна и так весела.
Ж е н я. Сейчас только здесь был Ганс Францевич.
Е л и з а в е т а Ф е д о р о в н а (в сторону, крестясь). Слава богу. Наконец-то, кажется, образумилась. (Жене.) А я думала, ты с этим ветрогоном резвишься здесь.
Ж е н я. Ну, что вы, тетенька: вначале Павлом Петровичем меня попрекали, а сейчас вот — Михаилом Никитичем.
Е л и з а в е т а Ф е д о р о в н а. Михаил Никитич — человек странный, а господин Аносов груб и невоспитан.
Ж е н я. Господин Аносов — инженер, тетенька.
Е л и з а в е т а Ф е д о р о в н а. Великое дело — инженер! Мало ли их вышло, инженеров, из холопов по слабости покойного государя. Увидишь, как скоро Ганс Францевич свою фабрику откроет. Будешь жить за ним, как у Христа за пазухой.
Ж е н я. У меня к нему сердце не лежит. Не могу я так.
Е л и з а в е т а Ф е д о р о в н а. Вздор говоришь, милая. Тетя больше знает, что ты можешь и чего не можешь. Да где ты еще найдешь себе такую партию? Приданого-то за тобой никакого. Думаешь, господин Аносов тебе счастье составит? Он сам гол, как сокол: ни денег, ни звания, ни чина, одна лишь гордость — пустейший человек.
К а л м ы к о в (входит). Нил говорил, что Михаил Никитич здесь.
Ж е н я. Он у себя, читает письма.
К а л м ы к о в. Попроси его, Женя, не отлучаться из дома.
Е л и з а в е т а Ф е д о р о в н а. Откуда надобность такая?
К а л м ы к о в. Фантазеры эти меня изведут, наобещали в столицу всякой всячины: и графит, и булат, и чорта с рогами. Не знаю, как и выкрутиться.
Е л и з а в е т а Ф е д о р о в н а. Ганса Францевича проси на помощь.
К а л м ы к о в. Он у меня. Но он не знает, чем помочь.
Е л и з а в е т а Ф е д о р о в н а. Но как же господин министр мог положиться во всем на бунтаря да на мужика?
К а л м ы к о в. Ах, матушка моя, да ведь Челноков — князь; жил в столице, значит, имеет связи. Там даже радуются, что он таким усердием пытается искупить свою вину перед государем. Обещают выхлопотать ему свидание с семьей.
Е л и з а в е т а Ф е д о р о в н а. И пусть бы ехал восвояси.
К а л м ы к о в. Я опасаюсь, как бы он ревизии не потребовал.
Е л и з а в е т а Ф е д о р о в н а. Ты, Жан, сам на себя беду кличешь.
К а л м ы к о в. Тебе, Лизанька, надо быть с ним более любезной.
